Интервью с Эдуардом Глезиным, активистом движения "Оборона" побывавшим в Беларуси во время несостоявшейся джинсовой революции и, в итоге, отсидевшим там пятнадцать суток вместе с координатором движения Олегом Козловским

Привет, Эд. С возвращением тебя из белорусских застенков. С какой целью вы вообще ездили в Беларусь?
Формально - для того, чтобы наблюдать за выборами. У нас были удостоверения внештатных корреспондентов газеты "Правое Дело", и ехали мы туда в качестве журналистов.
Как проходили сами выборы и период до них?
Для начала нас на вокзале чуть было не встретила милиция. Как мы поняли позже, спасло нас только то, что мы слишком рано приехали: в полшестого утра. Видимо, они решили поваляться лишний часок в кровати. Других наблюдателей, с такими же удостоверениями, в Гродно и Гомеле встречали милиционеры, но не с цветами, а со списком под интересным названием "Подозреваются в терроризме и участии в "Обороне". Их тут же депортировали.
Нас же встречали люди из штаба Милинкевича, которые долго выясняли: те ли мы наблюдатели, и, после того как выяснили, отвезли на конспиративную квартиру. Там нам попытались организовать встречу с начальником брестского штаба Милинкевича, однако выяснилось, что он арестован по обвинению в хулиганстве и ему дали четверо суток. Более того, пока мы были в штабе, там засекли наружное наблюдение, и мы тут же решили разойтись.
А что происходило в сам день выборов?
Нам сказали: "Вы, ребята, свои удостоверения никому не показывайте, так как они действуют на милицию как красная тряпка на быка". Тем более, что с обратной стороны удостоверения - штамп партии "Союз Правых Сил". С этим удостоверением, это как прийти в КГБ с поднятыми руками. Мы сдаваться не собирались, нас хотели прикрепить к доверенному лицу Милинкевича, чтобы мы шли в его свите и получили хоть какое-то представление о выборах.
Получилось посмотреть на сам процесс выборов?
Нет, не получилось. На момент выборов в Бресте осталась не арестованной одна-единственная машина, в которую сумели запихнуть одно это доверенное лицо и плюс наблюдателя от ОБСЕ. Нас - разве что в багажник. В итоге мы поехали в Минск, тем более там начинался Майдан.
В Минске на Октябрьской площади люди начали собираться уже в день выборов?
Да, самой крупной акцией как раз был митинг оппозиции 19-го числа в восемь часов. Планировалось, что на этом митинге будут оглашены предварительные результаты выборов. Никто не предполагал, что площадь будет открыта. Перед этим Милинкевич говорил, что в Минске много площадей. Думали прорываться группой и присоединиться к лидеру СПС Никите Белых, но у нас это не получилось. Когда мы подъезжали к этой площади, было видно, что всё вокруг запружено спецтехникой. Везде висели знаки "стоянка запрещена", а по переулкам стояли чёрные бронированные МАЗовские фургоны, поливальные машины и вся прочая прелесть.
В первый день ничего не случилось, но какая атмосфера! У нас была эйфория. Никто не ожидал, что, во-первых, столько людей придёт на этот митинг, а во-вторых, что людям разрешат выйти на эту площадь.
Вы стояли на Майдане. Не считаешь ли ты, что это вмешательство во внутренние дела иностранного государства?
Ни в коем случае. Частное лицо, оно не может априори вмешиваться в государственные дела. Одно дело, когда приезжает Путин на украинские выборы и практически напрямую агитирует за Януковича. Это может считаться вмешательством в государственные дела. Или когда Лужков, приехав в Украину, говорит, что он готов снять свою любимую кепку, чтобы быть похожим на Януковича, и что "молодцы ребята, давайте отделяйтесь". А у нас это было просто выражение солидарности, демократический интернационал.
Сколько человек тогда пришло? А то цифры очень отличаются.
По моим оценкам, тысяч двадцать. Потому, что площадь гигантская, и она вся была заполнена. В первый день палатки не ставили, их было ставить бесполезно потому, что ОМОН и власть - они готовились именно к девятнадцатому числу. Если бы поставили палатки 19-го, то тут же это всё бы смели. Когда поставили 20-го, не было никакой спецтехники вокруг, милиции было по минимуму, и обстановка была благоприятная для начала Майдана.
Двадцатого числа было поменьше людей?
Да, все на самом деле ожидали от лидеров оппозиции решительных действий именно девятнадцатого. Милинкевич призывал: "Давайте останемся до объявления официальных итогов выборов и посмеёмся". Однако потом выступил Козулин и сказал, что "…давайте пойдём к вечному огню, площади победы, возложим цветы и разойдёмся".
То есть 19-го всех распустил Козулин?
Получается, что да.
Двадцатого на активные действия никто уже не рассчитывал?
Рассчитывали активисты. Уже именно двадцатого, требуя от лидеров оппозиции более решительных действий, люди просто начали садиться на асфальт площади во время митинга. Садятся и скандируют "остаёмся-остаёмся". Потом появились палатки. Первую палатку поставила минчанка Даша, со своими друзьями. Эту палатку тут же снёс ОМОН. Потом, чтобы такого больше не происходило, стали делать кольцо, внутри которого устанавливали палатки. И это стало удаваться. Сначала поставили три палатки, выступил активист из Украины, призвав нести на площадь палатки, а за ним и Милинкевич, призвавший нести на тёплые вещи и термосы с кофе и чаем и, само собой, палатки, что "всё, остаёмся". Была тоже эйфория, что белорусы решились на этот шаг, наконец это свершилось. Все надеялись на повторение сценария украинского майдана, что это будет беспрепятственно разрастаться. Что начало положили, и это главное. Думали, что люди потом будут собираться.
А что же стало переломным моментом, отходом от украинско-сербского сценария?
Переломный момент настал сразу. КГБшники сориентировались, чтобы пресечь этот Майдан, но они не стали активничать на самой площади, а просто не стали пропускать на площадь людей с вещами и палатками. Это потом уже люди приспособились и стали прятать под одежду все эти конструкции… Даже умудрялись мангалы проносить…
Спрятать палатку под одеждой…
Как-то если её по частям проносить, несколько человек. Потом организовывали группы, несут двадцать палаток, но человек пять прорывается сквозь кордон. Остальных задерживают, но кто-то прорывается. Не пускали на саму площадь и ловили тех, кто уходил с неё. В самую первую ночь с нами сидел гражданин России, которого задержали в первую же ночь. Он вышел попить чай, пока ещё не было информации, что всех отлавливают, и попался один из самых первых. Его схватили ОМОНовцы, заставили выключить мобильник, повели в автобус и там положили лицом вниз. Потом их набралось в три слоя, они друг на друге лежали, хотя конечности немели. В туалет их тоже не отпускали, поэтому тем, кто лежал снизу, не позавидуешь.
Когда вас взяли с Олегом (Козловским)?
Нас взяли во время основной зачистки Майдана. В ночь с 23 на 24 марта. Сначала всех журналистов отвели на специально отведённый пятачок. Там окружили их милицией и сказали, что это их зона безопасности, а всё остальное небезопасно. Стало видно, что что-то готовится, все мужчины на майдане встали в оцепление. Позже приехали бронированные МАЗы, те же самые, которые были 19-го числа. Только тогда они стояли по закоулкам, а теперь они приехали, окружили Майдан. Стоящие в оцеплении сели и начали скандировать "милиция с народом", но их мало убедило, что они таки с народом. По громкоговорителям заявили, что у "ваш митинг незаконный, у вас есть пять минут, чтобы пройти в автобус, иначе мы за последствия не ручаемся".
То есть даже не просто разойтись, а самостоятельно пройти в автобус?
Да. Там были не только эти МАЗы, еще более-менее цивилизованные автобусы. Но никто не вышел. И постепенно, вырывая из оцепления, начали заводить всех в эти МАЗы. Тут мера репрессий зависела от конкретного спецназовца. Кто-то дубасил направо - налево, корреспонденту Wall Street Journal сломали два ребра и руку. Не все журналисты покинули пятачок и согласились с безопасного расстояния понаблюдать. Ещё один из журналистов - Александр Подрабинек, он позднее сидел с нами - снимал фотоаппаратом всю ликвидацию палаточного городка.
Фотографии он не сумел вытащить?
Сумел. И я тоже там фотографировал, флешки в носок потом спрятал и нормально их сумел вытащить. Милиция провела операцию достаточно быстро, минут за двадцать. Особого сопротивления не было. Людей задержали 377 человек. И сами ОМОНовцы не ожидали, что будет такое количество. Им сказали, что будет человек пятьдесят, ну сто, от силы. Они смотрели на наше количество квадратными глазами, а потом утрамбовывали вообще. Все садились друг другу на колени. Когда забили в эти фургоны, там дышать нечем было. Нам разрешили открыть все окна, люки. В нашем фургоне многие начали молиться, чтобы снять стресс и умиротворить ОМОНовцев. Все были уверены, что сейчас начнётся побоище. В том фургоне, где я ехал, никаких избиений не было. По пути даже все звонили по друзьям, знакомым, говорили, куда их отвезли.
А куда отвезли, кстати? А то проходила информация, что свозили в какие-то отдалённые места Беларуси.
В СИЗО Окрестино. Может быть, [в отдаленные места свозили] со следующих дней или тех, кто ехал в других фургонах. Мне повезло, я ехал в первом фургоне, поэтому я стоял и ждал своей очереди на оформление документов в самом помещении. Многие стояли до утра на улице. Был мороз минус семь. И они неподвижно стояли руки за спину, лицом к стене, ни пошевелиться, ни попрыгать, чтобы ноги погреть. Они часов семь-восемь стояли на морозе.
А как проходило это оформление и суд?
Когда нас привезли, сказали, чтобы мы сняли шнурки, ремни, шарфы, срезали с нас все веревки. Мы поняли, что дело серьёзное. Очень долго оформляли. Даже сами милиционеры своему начальству жаловались, что у них 28-часовой рабочий день получился. Они не ожидали, что возьмут столько народу, они задействовали всех. Нас потом охраняли уже гаишники. Они были самые злые, потому что их от основного заработка оторвали.
Суд проходил очень быстро, буквально минут пять. Мы с Козловским потребовали адвоката, но он мало чем помог. Результат был предопределён заранее: пятнадцать суток всем иностранцам.
Сколько вас было в камере?
В разное время от четырёх до семи человек. Изначально нас было четверо: я, Олег Козловский, украинец Павел Салыга (представитель "Поры!"), и Мариуш Машкевич, бывший посол Польши. В камере условия, мягко говоря, спартанские: деревянная лежанка, никаких постельных принадлежностей, ни матрасов, ни одеял. Окно до конца не закрывалось, поэтому в первые дни, когда стоял страшный мороз, мы одевали всё, что на нас было в момент задержания, но от холода не могли уснуть. Свет на ночь не выключали.
Всем дали одинаковые сроки?
Всем иностранцам дали одинаковые сроки. Несовершеннолетних только отпустили в тот же день.
Российское консульство или посольство помогало?
Вот всё познаётся в сравнении. Польский консул приходил каждый день, приносил огромные передачи. Благодаря ему мы выжили, потому что тюремную еду там есть невозможно, а передачи до суда не разрешалось передавать. Первые три дня до суда мы питались только передачами польского консула. Польский консул всё время требовал, чтобы его отпустили, было специальное обращение МИД Польши. Все официальные структуры были задействованы для освобождения поляков. Украинский посол тоже всё время навещал, приносил передачи. Он сделал специальный запрос в правозащитные организации, которые дали заключение о неправомерности решения белорусского суда. Наш, дорогой и любимый, посол в первый день пришёл, встретился с Олегом Козловским, про других россиян он вообще не знал, хотя нас было шестеро, и сказал ему: "А что же вы хотели, нарушили закон, теперь будете отдуваться по полной программе". Никаких попыток защитить российских граждан он не предпринимал. Когда на него стали давить всякие организации, он пытался какие-то делать заявления, что вот, в связи с десятилетием образования союзного государства, было бы неплохо их выпустить. Я с ним встретился только после того, как Павел Шеремет сказал, что у меня острый бронхит с подозрением на пневмонию и консул принёс немного таблеток. Я сказал, что мне нужно ещё одеяло, для других - еда, питьё и газеты у него попросил. Единственное, на что он разорился, это на газеты. И то, как выяснилось, он собрал всю макулатуру, которая была в консульстве. Всё остальное было куплено на деньги оппозиции. Российский консул себя далеко не с лучшей стороны показал.
Что ты чувствовал, когда вышел?
Ну, вышел с чувством выполненного долга. Потому, что я действительно сделал всё, что мог. Оставался до конца в Беларуси и в принципе сделал всё, что от меня зависело, чтобы поддержать белорусов в их стремлении к свободе, демократии и элементарному праву на достойную жизнь, на своё право выбора. В плане солидарности я всё сделал.

Интервьюировал Александр Ханукаев,
апрель 2006 г.

СЦИЛЛА