|
- Каковы были Ваши ожидания перед поездкой в Чеченскую Республику, насколько они оправдались?
-
К счастью, мои самые наихудшие ожидания не оправдались. В августе
-сентябре обстановка в принципе казалась взрывоопасной, было такое
ощущение, что в воздухе совершенно отчетливо пахнет гражданской войной.
Кроме того, за месяц где-то до непосредственно президентских выборов в
Чечне стал разыгрываться сюжет с последним конкурентоспособным
кандидатом в президенты, Маликом Сайдуллаевым. И несмотря на то, что
его регистрация была отменена, сайдуллаевские штабы продолжали
работать, а продолжали они работать еще пару недель. Я общалась с
руководителем его избирательной кампании, Арсанукаевым, с несколькими
начальниками штабов. Решение чеченского Верховного Суда, которым он был
снят с регистрации, на тот момент как раз рассматривалось Верховным
Судом Российской Федерации и, видимо, были какие-то надежды, в
частности, явно у того же Сайдуллаева шли какие-то переговоры с
Администрацией Президента. Так или иначе, и Арсанукаев и начальники
штабов и брат Малика, Милан Сайдуллаев, в один голос говорили о том,
что в том случае, если господина Сайдуллаева не восстановят в качестве
кандидата в президенты Чеченской Республики, если Верховный Суд не
примет решение в пользу Сайдуллаева, то все его штабы - а штабов у него
по Республике было 26 - начнут лихорадочно агитировать народонаселение
бойкотировать выборы. И, в общем, что бы из этого получилось, одному
Богу известно. От агитации до кровопролития в Чечне очень недалеко.
Там действительно было довольно страшно на тот момент. И очень
непредсказуемо. Но мне, в принципе, при базовой человеческой
недоверчивости, почему-то действительно казалось, что они разовьют
бурную активность, если Сайдуллаева окончательно лишат регистрации. Но
в конце концов, все штабы свернулись. Опять же, видимо, господин
Сайдуллаев в своих бесконечных переговорах с Администрацией Президента
решил не антагонизировать Кремль. Далее, мы также сильно остерегались, что те люди, которые
работали на кампанию Сайдуллаева, будут подвергаться прицельным
преследованиям, тем более что в ходе кампании как таковой подобные
инциденты были с начальниками сайдуллаевских штабов, с какими-то
активистами. И казалось, что ну вот сейчас, когда уже очевидно, что он
не конкурент, просто может быть осуществлен наезд на всех его
сторонников. Но этого тоже не произошло. Как-то все между собой смогли
все утрясти. Почему изначально у меня были такие мрачные предположения?
Наверное, в первую очередь, потому, что Чечня - это такой райский
уголок, кишмя кишащий вооруженными людьми, одетыми в абсолютно
неопознаваемое разноцветное обмундирование без знаков отличия,
вооруженными очень хорошо. Кто эти люди, к каким структурам они
принадлежат? Будь то кадыровцы, на тот момент, сайдуллаевцы,
сепаратисты, еще кто-то, просто бандиты, в конце концов, федералы -
человеку стороннему вообще понять достаточно тяжело. Ну, если едут на
бронетранспортере, то, наверное, это федералы, а в остальном сложно
сориентироваться. Чеченская милиция, например, или кадыровцы, вписанные
в чеченскую милицию, или кадыровцы, вписанные, точнее приписанные, к
чеченской прокуратуре, спецназ Кадырова и так далее. Ощущение создается
именно того, что это совершенно никем не контролируемые вооруженные
люди, явно убежденные в собственной безнаказанности, которые крови не
чураются, способны на многое и делают многое. И понятно, что у того же
Сайдуллаева была тоже серьезная военизированная охрана и, более того,
штабы очень упирали на то, что молодежь толпами записывается в эту
личную охрану Сайдуллаева. Что ходит молодежь, вот уже семь тысяч
человек записалось - как мне говорили в сентябре - и все они только
ждут сигнала у наступлению. И с одной стороны, в Чечне такие утверждения всегда в
большой степени блеф, а с другой стороны, никогда не понятно, какова же
именно доля правды в такого рода блефе. Говорят, "если бы чеченские
понты светились, над Чечней бы пылало зарево!" Но если призадуматься,
зарево-то как раз и пылает… Но чего не было, того не было. То есть на
выборах, в день выборов, обошлось без серьезного насилия. Накануне было
несколько инцидентов - взорвали пару избирательных участков, в день
выборов что-то подобное происходило, но обошлось без кровопролития. И
это единственное позитивное, что я могу сказать о кадыровских выборах.
А так, просто отчаянный фарс, настолько позорный, что о нем, в
общем-то, и разговаривать противно. Хотя приходится разговаривать и
писать. Ведь очень показательное было действо, знаковое и для Чечни, и
для всей России. Мы об этом очень много писали. Это было представление
из серии театра абсурда. Выборы, на которых отсутствовали какие бы то
ни было конкуренты, на которых отсутствовал выбор, как идея, на
которых, в общем - то, отсутствовали избиратели (при фантастической
явке, которая была зафиксирована официально). Я сама с коллегой объехала довольно большую часть
территории Чечни в день выборов, была на многих избирательных участках.
Заходишь на любой участок, времени, к примеру, час дня, тебе радостно
рапортуют, что предварительные результаты по явке 30 процентов (средний
уровень на час дня был такой). Я таких красивых избирательных участков,
наверное, вообще нигде больше не видела, они были просто лубочные. Все
абсолютно правильно, висели все правильные материалы, большие плакаты с
портретами кандидатов, копии протоколов, как в учебнике. И это было рассчитано на журналистов, в основном, и на тех
международных наблюдателей, которые приехали (кстати, международников
приехало очень мало, потому что ни ОБСЕ ни Совет Европы посылать
наблюдателей не согласились). Интересно вот еще что. Председатель
чеченского избиркома, Арсаханов, отсутствие международников на прямые
вопросы журналистов комментировал следующим образом: "они же знают, что
у нас будет все в порядке, что же к нам ехать?". Итак, приходишь на избирательный участок. Больше трех
избирателей ты там днем с огнем не сыщешь, а явка у них при этом на
бумаге огромная, просто огромная. Говоришь, ну как же так - явка
высокая, а при этом народу никого, как же это коррелируется? А они тебе
отвечают: "Вы, товарищи, в неправильное время пришли, вот сейчас час
дня, и вообще очень жарко (а начало октября действительно было очень
жаркое), у людей много разных дел своих человеческих, вот все они рано
утром проголосовали. Мы тут рано утром не справлялись, с ног сбивались,
у нас у входа очередь стояла, а теперь уж извините, может еще
подтянутся, вы часа через два возвращайтесь". И так приблизительно на
каждом участке вне зависимости от района Чечни и вне зависимости от
времени. Говорят, что пришел либо слишком поздно, либо слишком рано.
Избиратель либо пошел косяком с утра, либо пойдет косяком вечером, но
вот в данный момент никого нет и быть не может. Совершенно патовая ситуация. При этом Грозный был пуст. Я
никогда такого не видела - ни до, ни после, - и надеюсь, что больше
такого не увижу. Знаете, когда приезжаешь в город, есть определенные
ожидания. Город действительно разрушенный, чудовищно разрушенный, это
не сопоставимо с тем, что было в Сараево, например. Единственная
аналогия, наверное, которую можно провести, это немецкие города в конце
Второй мировой войны - такого уровня разрушения. По-крайней мере,
немецкие коллеги, которые помнят Вторую мировую и бывали в Грозном,
говорили, что очень похоже. Это руина, но вполне живая руина - люди
ходят по улицам, там есть транспорт, маршрутки, автобусы, очень
оживленные базарчики, огромный центральный рынок, на которой прорва
народу, даже какие-то кафешки есть уже - мало, но есть. Там бурлит
жизнь, иногда пробки маленькие в центре города, около рынка, случаются.
Соответственно, когда мы с коллегами поехали смотреть на
выборный цирк - а мы приехали в Грозный непосредственно за день до
голосования - то думали, что можно будет пройтись, поговорить с людьми.
Еще за месяц до этого, когда я была там, люди были вполне разговорчивы.
Те, с кем я тогда беседовала (а я не только с беженцами общалась, в
Ингушетии, но и просто с людьми на улицах в Грозном) - в общем,
довольно четко давали понять, за месяц до выборов, что все равно кого
выберут, лишь бы не Кадырова. Пусть будет Сайдуллаев, Джабраилов,
Аслаханов (обоих быстро не стало, но некоторые не знали, что кто-то из
кандидатов уже выбыл из игры), но главное, чтобы не Кадыров, а все
остальное неважно. "Хоть бы папуаса привезли, хоть бы еврея, но лишь бы
не Кадыров." А накануне выборов, когда мы ходили с двумя коллегами по
Грозному, было очень тяжело найти кого-нибудь, с кем можно поговорить.
Вдруг неожиданно город, который был вполне оживленным, вымирает. Нет
никого, идешь в самом центре - улицы пустые. Большой рынок фактически
закрыт, то есть совсем никакой жизни. Нашли пару каких-то торговцев,
пару человечков на улице. Происходит примерно такой диалог: -Где люди, что у вас случилось?
-Как что? Все уехали.
-Куда уехали, зачем?
-А вы что, не знаете? У нас тут выборы.
-А что, на выборы уезжать нужно?
-Ну, понимаете, тут как-то нехорошо, неспокойно может быть - вот люди и уехали.
-А вы что же?
-А и мы завтра тоже поедем. (Или "Ну, не сложилось, я завтра дома посижу…")
-А голосовать?
-А чего голосовать - за нас уже проголосовали.
-А кто проголосовал?
-Вот в Москве за нас уже проголосовали. У нас уже президента назначили - что нам, собственно…
Такая
вот история. Причем, Московская Хельсинкская Группа, изначально вообще
предполагала осуществить нормальное наблюдение за этими выборами с
несколькими сотнями наблюдателей и так далее. Нет, мы изначально для
себя понимали и декларировали, равно как и многие другие правозащитные
организации, что выборы эти абсолютно нелегитимны. Потому что
невозможно в условиях вооруженного конфликта проводить выборы,
референдумы. И, кроме того, сепаратисты, у которых, в общем-то, среди
населения есть определенная поддержка (по социологическим данным
считалось, что около 20 процентов - а это много), были в принципе
отсечены от избирательного процесса, у них не было возможности
выставить своего кандидата. Безусловно, эта ситуация полностью
делегитимировала выборы. Так собственно, почему вообще мы собирались в
это лезть, зачем мы хотели проводить наблюдения? Потому что изначально
была надежда, что выборы будут пусть нелегитимны, но, по крайней мере,
квази-конкурентны. Ведь у тех же Аслаханова, Джабраилова, Сайдуллаева
существовал довольно значительный рейтинг поддержки. Но когда всех
конкурентоспособных кандидатов "ушли", мы, конечно, от настоящего
наблюдения отказались. Просто поехали несколько человек, чтобы
посмотреть на это безобразное шоу и рассказать о нем городу и миру. -По Вашим наблюдениям, были ли какие-то отличия этих выборов от думских выборов 7 декабря 2003 года?
-Если
сравнивать декабрьские выборы с выборами президента Чечни, основная
разница заключается в том, что, если в октябре люди были дико напуганы,
просто боялись насилия и уезжали толпами, то в декабре массового исхода
не произошло. Хотя многие тоже предпочли уехать или дома отсидеться, но
декабре все-таки люди голосовали, пусть и гораздо меньше, чем
показывает официальная явка, в этом я не сомневаюсь, но можно было на
одном участке углядеть человек десять голосующих. Шли голосовать
потому, что было понятно, все равно уже ничего не изменится, все равно
уже нет никакой альтернативы, не проголосуешь - мало ли что с тобой
сделают, а проголосуешь - хуже не будет. Вот такой синдром заложника. Кроме того, учитывая специфику местного отделения партии
"Единая Россия", в нее очень многие вступали. В частности, вступали
потому, что членский билет партии "Единая Россия" является совершенно
идеальным для Чечни пропуском на блокпостах - лучше, чем удостоверение
правоохранительных органов, лучше, чем что бы то ни было вообще. Кроме
того, партия подкармливала некоторых граждан, в Мекку паломников
возила, на лечение деньги давала, а особенно бойким активистам деньгами
приплачивала. Есть два лидера партии - Франц Клинцевич и Халид Ямадаев.
Клинцевич - это так называемый воин-интернационалист, человек
сомнительной репутации, а Ямадаев - просто бандит, прекрасно известный
всем в Чеченской Республике. Он - настоящая сила такая, настоящая
власть. С Кадыровым Клинцевич с Ямадаевым договорились. На декабрьских выборах основным чувством было то, что ты
попал в страшное, замкнувшееся в себя, криминальное, мутное болото,
которое затягивает абсолютно все. Люди боялись на улицах разговаривать,
в отличие от того же самого октября, когда те, кто оставался в городе,
общались довольно бойко и крыли выборы последними словами. А тут ты
подходишь, и тебе либо сразу показывают, чтобы шел отсюда, либо
говорят: "Значит, приехали на выборы посмотреть? Ну, выборы… Видишь,
как мы тут живем? А разговаривать - чего нам с тобой разговаривать?"
Складывалось такое ощущение, что у людей отчасти появилось чувство
стабильности. Да, звучит странно, но стабильности, стабильности с точки
с точки зрения вот этого жуткого кровавого "болота". Ранее - весной,
летом, в начале осени - был период, когда казалось, что что-то
изменится, может поменяться, но ничего не изменилось; значит, "так вот
мы живем и так мы и дальше будем жить, что поделать..." Над всеми
довлеет безнадежность. И это очень страшно. -Возможны ли в Чечне, по Вашему мнению, демократические выборы?
-Никаких
легитимных выборов, пока продолжается конфликт, в Чечне быть не может.
При этом, если отсмотреть даже не правозащитные хроники, а просто
новостные ленты по событиям в Чечне, очевиден жуткий всплеск насилия.
Правозащитные хроники в основном фиксируют чистые дела о нарушениях
прав человека: федералы против гражданского населения, кадыровцы против
гражданского населения, а когда говорят "всплеск насилия" - то это
немножко другое, это могут быть и федералы против кадыровцев, и
бесконечные внутренние разборки непонятного характера, сведение счетов,
криминал. То, что там происходит сейчас - просто катастрофа. Многие
местные коллеги, друзья говорят, что на самом деле, то, что происходит
сейчас в Чечне, очень похоже на то, что было при позднем Масхадове
(конец 1998-1999гг). Но только есть крайне существенная разница. Тогда
это была квази-независимая республика при своем законно, под контролем
международных наблюдателей избранном президенте Масхадове, который
много с чем не справлялся. А теперь это, как мы непрерывно слышим по
телевизору и в выступлениях официальных лиц, полноценный регион
Российской Федерации. То есть, в полной мере наша проблема и наша
ответственность. Я убеждена, что пока в Чечне идет война, ни о какой
демократии в России говорить невозможно, когда таким безобразным
циничным образом истребляются мирные жители, когда царит полная
безнаказанность, расползающаяся безнаказанность, когда все это
продолжается более четырех лет, и более четырех лет у нас проводится
контртеррористическая операция в рамках закона о борьбе с терроризмом.
При этом закон о борьбе с терроризмом предполагает локализацию в
пространстве и во времени - должна быть ограничена территория
проведения и протяженность операция. А тут территория - это целый
субъект РФ, продолжительность "операции" - несколько лет. Это ни в
какие ворота не лезет. Чрезвычайное положение не объявляют, военное
положение не объявляют. Почему не объявляют? И то и другое предполагает
механизм парламентского контроля. А так - что хотим, то и делаем.
Причем прокуратура еще сама признается на письме, что в результате
проведения контртеррористической операции на Северном Кавказе,
значительно возросла угроза террористических актов в сравнении с
предыдущим периодом. Понимаете, концентрация насилия и беззакония там столь
велика, что Чечня порой кажется вещью в себе, в среднем российском
регионе такое непредставимо. Но Чечня - это не герметично закрытая
банка с какими-то страшными тараканами, все, происходящее там,
расползается по стране, и, в общем-то, очень активно. Да и те же
террористы-смертники - для нас вообще новый феномен, немножко больше
года, раньше ничего подобного не было - это непосредственный результат
того, что происходит в Чечне. Ничего оптимистичного на эту тему сказать невозможно. Кроме
того, наверное, стоит добавить, что у нас в России авторитарная власть,
но было бы неверно во всем обвинять только власть, потому что всегда
есть власть и общество. И в нашем случае, к сожалению, не только власть
не берет на себя какой бы то ни было ответственности перед обществом,
не считает себя подотчетной обществу, но и общество ни коим образом не
принимает на себя ответственности за то, что делает власть и не
чувствует себя причастным ни к решениям, ни к действиям государства. То
есть культура гражданского участия отсутствует полностью, и пока она не
разовьется, ничего хорошего не произойдет. Та же война не закончится,
пока люди не поймут, что больше так продолжаться не может, что нужно
менять политику, менять подход к так называемой "чеченской проблеме", и
этих перемен добиваться от власти должны именно они.
|
